Everybody's playing the game But nobody's rules are the same Nobody's on nobody' side
Убить себя это не страшно. Это физическая активность, продиктованная определенными обстоятельствами.
Страшно умирать. Это пассивное наблюдение, почти мгновенное, если повезет, за неизбежными обстоятельствами.
Когда ты уже ввел дозу яда, выпил флакон таблеток, отпихнул стул, на котором стоял, спрыгнул с энного этажа, вскрыл вены. И тогда наступает осознание необратимости. Когда ты уже не убиваешь себя, выполняя активное действие, продиктованное собственной волей. Ты просто умираешь.
Когда мозг еще функционирует, а тело начинает отказывать. Обрываются сотни ниточек, контролирующих систему.
Одна за одной.
Гаснет след нервного импульса, из светящейся цепочки он превращается в серое ничто, рассыпаясь на глазах, истончаясь.
Один за одним.
Сердце бьется все медленнее, судорожно пытаясь сохранить жизнь.
Капля за каплей.
Сознание взбрыкивает в последний раз, отдавая команду жить. Но уже ничто не может ее выполнить. В последний раз вырабатывается адреналин в бешеном количестве, подстегивая, заставляя двигаться.
В пустую.
Сознание тускнеет, взрываясь последовательно миллионом микро вспышек памяти.
…
Пять секунд полета, мгновение ужаса осознания и смачный влажно-хрустящий звук.
Никакого яркого света бьющего в глаза. Та же самая серая улица где-то на окраине, провонявшая горелым маслом, грязный асфальт и царапающий глазное яблоко мелкий мусор. Никаких ощущений. Ни боли, ни легкости.
-Как думаешь, сам встанет?
-Нет, ты посмотри, как ногу-то вывернуло. Поди, колено всмятку.
В поле зрения появляются детские туфельки. Яркие, вишневые, с розовыми пушистыми помпонами. В вырезе видны идеально белые носочки. Девочка, видимо, присаживается на корточки. Теперь по асфальту метет ярко-розовая рюшка подола.
-Ты прав, дядюшка, не встанет, - вздыхает девочка, встает и отходит.
Место туфелек занимают разношенные берцы с разномастными шнурками – один коричневый, дважды порванный, второй черный, с размочаленными краями.
-Эк ты, парниша, неудачно, - голос хриплый, но не дребезжащий. - Дайкось я тебе подсоблю.
Никаких касаний не чувствуется. Зрение фиксирует, что вздергивают вверх, утверждая в вертикальном положении. Точно не стоя, ноги переломаны так, что «колено всмятку» не самое страшное. Девочке на вид лет десять. Хорошенькая куколка с непропорционально огромными глазами цвета спелой сливы. Моргнуть. А вот теперь вроде карие, еще раз моргнуть… голубые. На макушке пепельно-белые волосы связаны в куцый хвостик, вздорно торчащий в разные стороны былинками. Шея не поворачивается, но краем глаза улавливается смутное темно-зеленое пятно… похоже, пальто или плащ ее спутника.
-Дядюшка, ну не держи ты его за шкирку. Поставь.
-Да как жешь я его поставлю-то, милая моя. Он ить точно свалится обратно.
-Дядюшка! – в голосе раздается звон стального колокольчика…
Тяжелый вздох.
Под ногами жесткая поверхность асфальта. Крупитчатая, шершавая, противно холодная и мокрая от крови.
UPD
По лохмотьям одежды противно медленно расползается холод, зарываясь крошечными зубками в разорванные мышцы, такими же, как и штаны, неаккуратными кусками свисающие сквозь прорехи. Теперь можно рассмотреть и спутника девочки. Высокий сутуловатый старик, одетый в мешковатый темный плащ. Вытянутое худое лицо с серым от многодневной щетины подбородком, красным носом алкаша и впалыми щеками. Глаз не видно – их закрывает когда-то белая, а теперь серая от грязи повязка в бурых пятнах.
Стоять тяжело, неудобно и страшно. Потому что глаза говорят, что все вокруг залито кровью. Кровью, когда-то текшей в этих жилах. Поднести руку к лицу, увидеть торчащие в разные стороны фаланги пальцев. Вторая рука – нелепо, как перчатка, висящая кисть, торчащий осколок кости вместо локтевого сустава. Почему он еще двигается? Почему нет боли?
-Дядюшка, - снова капризно говорит девочка, морща носик. – Ну, сделай как надо. Я не люблю мясо с кровью.
-Прожарить?
Будь состояние нормальное, начало бы тошнить.
Мужчина с еще одним тяжким вздохом подходит ближе. Двигается он не как слепой человек, движения широкие размашистые. Хочется отшатнуться, закрыть глаза… Он подходит вплотную и выполняет одно из желаний. Закрывает глаза ладонью. Своей.
Запах свежей травы. Когда скашивают газон. Горьковато-терпкий, вызывающий слюноотделение. Бьющий в лицо ветер. Настолько сильный, что дыхание перехватывает и воздушный поток обтекает как струя воды, плотно вязко и стремясь забрать с собой.
Снова видеть. Моргнуть, стряхивая слезы с ресниц. Слабость. Легкость. Холод ночи. Ошметки одежды, кровь под ногами. Поднести руку к лицу. Здоровую нормальную руку, с тонкими длинными дрожащими пальцами, испещренными ровными тонкими розоватыми шрамами. Повернуть голову, почувствовав, что это возможно. Моргнуть снова.
-Я умер? – голос не хрипит, не сипит, только немного дрожит от неуверенности.
Старик демонстративно задирает голову и медленно ее опускает, едва уловимо кивая, отсчитывая этажи.
-Двадцать пять. Поздравляю, парниша, ты точно помер.
Начинает тошнить.
-Дядюшка, - укоризненно качает головой зеленоглазая девочка. – Ты не умер. Пока во всяком случае.
-Почему?
-Видишь, ему не нравится.
-Потому что не умер. Разве этой причины недостаточно? – она не обращает внимания на ехидство своего провожатого, смотрит внимательно, не моргая.
-Я же упал.
-Нет. Ты прыгнул. Это большая разница.
Пощупать себя, убеждаясь, что тело не исковеркано, нигде больше не торчат кости, только одежда мокрая и подрана.
UPD
Потрогать голову, обнаружить торчащий из виска тупой огрызок деревянной щепки из рамы. Вытащить, поднести к глазам, увидеть кровь с мелким крошевом кости. Ноги подламываются, и тело оседает все на тот же уже буреющий асфальт.
-Я мертв…
-Еще раз говорю – нет, - в медово-янтарных глазах проступает нетерпение, тонкие бровки сходятся на переносице. - Пока не мертв.
-Но умру?
Она качает головой, прискорбно оглядываясь на хихикающего старика. Тот поспешно отворачивается, зажимая себе рот ладонью.
-А ты разве не хочешь?
-Нет…
Выражение кукольного личика не меняется, оно все такое же хмурое.
-Зачем тогда прыгал?
-Я… тогда хотел. Наверное.
-Ну, тогда хоти на здоровье, - она отворачивается.
-Постой, - протянуть руку, едва не упав лицом вперед. – Почему я не умер?
-Потому что не захотел.
-Но это же… невозможно.
-Конечно, невозможно. Для тебя.
-Парниша, теперь самое время задать вопрос, что от тебя хотят, - голос старика подрагивает уже от смеха.
Осознать, что зачем-то он все еще есть.
Осознать, что от него что-то хотят.
Осознать, что он зачем-то нужен
Осознать, что именно поэтому и прыгнул.
Осознать радость.
И… осознать собственный страх.
-Тоже мне, - фыркает черноглазая куколка. – Нашел чего бояться. Уже поздно. Да и ничего такого я тебе не буду предлагать. У меня игрушек хватает. Дядюшка, объясни ему…
Моргнуть и увидеть, что она исчезла. Просто стерлась серым прогорклым воздухом. Старик закашлялся от смеха, постучал себя по груди. Хихикнул снова, обнажая ряд белоснежных фарфорово-блестящих зубов.
Видеть, как он снимает повязку и понимать, что у него обычные глаза. Совершенно обычные, светлые глаза. Видеть, как он подходит, примериваясь, одним движением накладывает эту повязку на лицо. И закричать от резкой боли.
Мир становится серым.
Выделяется тонкая ярко-алая тень с горящими провалами на лице. Два – глаза, один – рот.
-Ну что, парниша, будешь ученичком… пока.
Будь в нормальном состоянии, начало бы тошнить.
Запах свежескошенной травы и озона.
Запах вереска и базилика.
Запах страха.
Запах осознания.
Умирать не страшно.
Страшно убивать… осознавая.
Страшно умирать. Это пассивное наблюдение, почти мгновенное, если повезет, за неизбежными обстоятельствами.
Когда ты уже ввел дозу яда, выпил флакон таблеток, отпихнул стул, на котором стоял, спрыгнул с энного этажа, вскрыл вены. И тогда наступает осознание необратимости. Когда ты уже не убиваешь себя, выполняя активное действие, продиктованное собственной волей. Ты просто умираешь.
Когда мозг еще функционирует, а тело начинает отказывать. Обрываются сотни ниточек, контролирующих систему.
Одна за одной.
Гаснет след нервного импульса, из светящейся цепочки он превращается в серое ничто, рассыпаясь на глазах, истончаясь.
Один за одним.
Сердце бьется все медленнее, судорожно пытаясь сохранить жизнь.
Капля за каплей.
Сознание взбрыкивает в последний раз, отдавая команду жить. Но уже ничто не может ее выполнить. В последний раз вырабатывается адреналин в бешеном количестве, подстегивая, заставляя двигаться.
В пустую.
Сознание тускнеет, взрываясь последовательно миллионом микро вспышек памяти.
…
Пять секунд полета, мгновение ужаса осознания и смачный влажно-хрустящий звук.
Никакого яркого света бьющего в глаза. Та же самая серая улица где-то на окраине, провонявшая горелым маслом, грязный асфальт и царапающий глазное яблоко мелкий мусор. Никаких ощущений. Ни боли, ни легкости.
-Как думаешь, сам встанет?
-Нет, ты посмотри, как ногу-то вывернуло. Поди, колено всмятку.
В поле зрения появляются детские туфельки. Яркие, вишневые, с розовыми пушистыми помпонами. В вырезе видны идеально белые носочки. Девочка, видимо, присаживается на корточки. Теперь по асфальту метет ярко-розовая рюшка подола.
-Ты прав, дядюшка, не встанет, - вздыхает девочка, встает и отходит.
Место туфелек занимают разношенные берцы с разномастными шнурками – один коричневый, дважды порванный, второй черный, с размочаленными краями.
-Эк ты, парниша, неудачно, - голос хриплый, но не дребезжащий. - Дайкось я тебе подсоблю.
Никаких касаний не чувствуется. Зрение фиксирует, что вздергивают вверх, утверждая в вертикальном положении. Точно не стоя, ноги переломаны так, что «колено всмятку» не самое страшное. Девочке на вид лет десять. Хорошенькая куколка с непропорционально огромными глазами цвета спелой сливы. Моргнуть. А вот теперь вроде карие, еще раз моргнуть… голубые. На макушке пепельно-белые волосы связаны в куцый хвостик, вздорно торчащий в разные стороны былинками. Шея не поворачивается, но краем глаза улавливается смутное темно-зеленое пятно… похоже, пальто или плащ ее спутника.
-Дядюшка, ну не держи ты его за шкирку. Поставь.
-Да как жешь я его поставлю-то, милая моя. Он ить точно свалится обратно.
-Дядюшка! – в голосе раздается звон стального колокольчика…
Тяжелый вздох.
Под ногами жесткая поверхность асфальта. Крупитчатая, шершавая, противно холодная и мокрая от крови.
UPD
По лохмотьям одежды противно медленно расползается холод, зарываясь крошечными зубками в разорванные мышцы, такими же, как и штаны, неаккуратными кусками свисающие сквозь прорехи. Теперь можно рассмотреть и спутника девочки. Высокий сутуловатый старик, одетый в мешковатый темный плащ. Вытянутое худое лицо с серым от многодневной щетины подбородком, красным носом алкаша и впалыми щеками. Глаз не видно – их закрывает когда-то белая, а теперь серая от грязи повязка в бурых пятнах.
Стоять тяжело, неудобно и страшно. Потому что глаза говорят, что все вокруг залито кровью. Кровью, когда-то текшей в этих жилах. Поднести руку к лицу, увидеть торчащие в разные стороны фаланги пальцев. Вторая рука – нелепо, как перчатка, висящая кисть, торчащий осколок кости вместо локтевого сустава. Почему он еще двигается? Почему нет боли?
-Дядюшка, - снова капризно говорит девочка, морща носик. – Ну, сделай как надо. Я не люблю мясо с кровью.
-Прожарить?
Будь состояние нормальное, начало бы тошнить.
Мужчина с еще одним тяжким вздохом подходит ближе. Двигается он не как слепой человек, движения широкие размашистые. Хочется отшатнуться, закрыть глаза… Он подходит вплотную и выполняет одно из желаний. Закрывает глаза ладонью. Своей.
Запах свежей травы. Когда скашивают газон. Горьковато-терпкий, вызывающий слюноотделение. Бьющий в лицо ветер. Настолько сильный, что дыхание перехватывает и воздушный поток обтекает как струя воды, плотно вязко и стремясь забрать с собой.
Снова видеть. Моргнуть, стряхивая слезы с ресниц. Слабость. Легкость. Холод ночи. Ошметки одежды, кровь под ногами. Поднести руку к лицу. Здоровую нормальную руку, с тонкими длинными дрожащими пальцами, испещренными ровными тонкими розоватыми шрамами. Повернуть голову, почувствовав, что это возможно. Моргнуть снова.
-Я умер? – голос не хрипит, не сипит, только немного дрожит от неуверенности.
Старик демонстративно задирает голову и медленно ее опускает, едва уловимо кивая, отсчитывая этажи.
-Двадцать пять. Поздравляю, парниша, ты точно помер.
Начинает тошнить.
-Дядюшка, - укоризненно качает головой зеленоглазая девочка. – Ты не умер. Пока во всяком случае.
-Почему?
-Видишь, ему не нравится.
-Потому что не умер. Разве этой причины недостаточно? – она не обращает внимания на ехидство своего провожатого, смотрит внимательно, не моргая.
-Я же упал.
-Нет. Ты прыгнул. Это большая разница.
Пощупать себя, убеждаясь, что тело не исковеркано, нигде больше не торчат кости, только одежда мокрая и подрана.
UPD
Потрогать голову, обнаружить торчащий из виска тупой огрызок деревянной щепки из рамы. Вытащить, поднести к глазам, увидеть кровь с мелким крошевом кости. Ноги подламываются, и тело оседает все на тот же уже буреющий асфальт.
-Я мертв…
-Еще раз говорю – нет, - в медово-янтарных глазах проступает нетерпение, тонкие бровки сходятся на переносице. - Пока не мертв.
-Но умру?
Она качает головой, прискорбно оглядываясь на хихикающего старика. Тот поспешно отворачивается, зажимая себе рот ладонью.
-А ты разве не хочешь?
-Нет…
Выражение кукольного личика не меняется, оно все такое же хмурое.
-Зачем тогда прыгал?
-Я… тогда хотел. Наверное.
-Ну, тогда хоти на здоровье, - она отворачивается.
-Постой, - протянуть руку, едва не упав лицом вперед. – Почему я не умер?
-Потому что не захотел.
-Но это же… невозможно.
-Конечно, невозможно. Для тебя.
-Парниша, теперь самое время задать вопрос, что от тебя хотят, - голос старика подрагивает уже от смеха.
Осознать, что зачем-то он все еще есть.
Осознать, что от него что-то хотят.
Осознать, что он зачем-то нужен
Осознать, что именно поэтому и прыгнул.
Осознать радость.
И… осознать собственный страх.
-Тоже мне, - фыркает черноглазая куколка. – Нашел чего бояться. Уже поздно. Да и ничего такого я тебе не буду предлагать. У меня игрушек хватает. Дядюшка, объясни ему…
Моргнуть и увидеть, что она исчезла. Просто стерлась серым прогорклым воздухом. Старик закашлялся от смеха, постучал себя по груди. Хихикнул снова, обнажая ряд белоснежных фарфорово-блестящих зубов.
Видеть, как он снимает повязку и понимать, что у него обычные глаза. Совершенно обычные, светлые глаза. Видеть, как он подходит, примериваясь, одним движением накладывает эту повязку на лицо. И закричать от резкой боли.
Мир становится серым.
Выделяется тонкая ярко-алая тень с горящими провалами на лице. Два – глаза, один – рот.
-Ну что, парниша, будешь ученичком… пока.
Будь в нормальном состоянии, начало бы тошнить.
Запах свежескошенной травы и озона.
Запах вереска и базилика.
Запах страха.
Запах осознания.
Умирать не страшно.
Страшно убивать… осознавая.
-
-
18.12.2009 в 22:46-
-
18.12.2009 в 22:48страшно?
Чем?
-
-
18.12.2009 в 23:18-
-
18.12.2009 в 23:20-
-
18.12.2009 в 23:23ой))
там даже физиологии нет)
но, прости, мне приятно, что оно тебя проняло)
-
-
18.12.2009 в 23:30А тебе за табун мурашек.))
И не надо физиологии, лучше так.
-
-
18.12.2009 в 23:38ну, я еще продолженице задумываю.. правда, нверное, такого больше не будет)) или будет...
-
-
19.12.2009 в 00:02проду!я тут сижу, жду если чо.
-
-
19.12.2009 в 00:11ну если моя муза никуда не уйдет... то надеюсь что за пару дней допишу.
он маленький будет. это зарисовка
-
-
19.12.2009 в 00:14-
-
19.12.2009 в 10:29Мощная зарисовка!
-
-
19.12.2009 в 11:29надо логически диалог закончить.
-
-
19.12.2009 в 15:53Да, странно, жутко и действительно сильно.
Спасибо.)
-
-
20.12.2009 в 15:52-Ну что, парниша, будешь ученичком… пока.
а вот это я не поняла...
В целом -
-
-
20.12.2009 в 18:24а что непонятного?
-
-
20.12.2009 в 23:18